Рыцарь, дракон и ее высочество (начало)

Нет, вы только подумайте! Какая наглость — назвать меня заколдованной принцессой!.. Никогда больше не буду иметь дела с этими безмозглыми трубадурами. Мало того, что стихи у них весьма посредственные, так еще и наврано с три короба!

И сэр Руперт тоже не был принцем на белом коне, а всего только завалящим рыцарем, каких пруд пруди, а его пегая кляча хромала на заднюю ногу. И уж само собой, он меня в жены не брал. Подумать только, сколько глупостей может нагородить один маленький плешивый поэтишка, да еще утверждать потом, что так интереснее!.. Никогда не встречал большего наглеца, к тому же такого невкусного. У меня до сих пор изжога от его вонючих сапог, натертых свиным салом. Н-да, это вам не нежные молоденькие девственницы…

Ладно уж, расскажу, как все было на самом деле.

Служил я тогда у одного местного короля. Ну, знаете — старомодный старикашка; уж поди лет двести, как запирать принцесс в башнях вышло из моды, а у него не то ностальгия, не то просто помешался старый дурак на старине. Взял, да и запер дочку в один заброшенный монастырь, ну а чтобы разным кретинам-рыцарям было интереснее ее спасать, нанял меня. Торговались мы с ним полдня, пока не пришли к обоюдному согласию: десять ведер золота, половину вперед. Я дракон не жадный, много не беру.

Было это лет тридцать назад. Принцесса была тогда сопливой пятнадцатилетней девчонкой, капризной и абсолютно безмозглой — хотя, пожалуй, я немного несправедлив к малышке; надо было сказать «была, есть и всегда будет», потому что если ее характер и менялся, то уж точно не в лучшую сторону. Мозгов у нее не хватало даже на то, чтобы самостоятельно напялить панталоны. Впрочем, панталоны на нее всю жизнь надевали две фрейлины.

Я ничего не имею против человеческой глупости. Я даже был бы готов простить ей ее глупость — принцесса все-таки. Но характер!.. Боже мой, какой у нее был характер!..

Она была капризна. Если ей не нравилось, как сидит платье, или ей казалось, что ее туфли недостаточно хорошо начищены, или весной ласточки начинали строить гнездо не над ее окном, а над соседним — она падала на пол, размазывая по лицу слезы и сопли, и визжала так, что в соседней деревушке беременные женщины рожали раньше срока. Она могла впасть в истерику, если дождь начинался в то время, когда она собиралась на прогулку. А осень была сущим мучением для всех обитателей королевского замка — принцесса ежеминутно устраивала концерты, требуя, чтобы лето не кончалось и обещая пожаловаться папеньке.

Она была самоуверенна. Однажды, катаясь на лодке, принцесса выпрыгнула за борт, будучи в полной уверенности, что сможет ходить по воде. Через несколько минут пожилому слуге с трудом удалось втащить ее, промокшую и наглотавшуюся воды, обратно в лодку. Как только принцесса очухалась, она заявила, спасая остатки тщеславия, что поскользнулась на рыбе.

Принцесса была болтлива. Она трепалась и трепалась, словно язык у нее был прикреплен посередине, и производила при этом такой же шум, как дюжина торговок в базарный день. Если вы полагаете, что ее репертуар состоял из наивных рассуждений о юных пастушках и овечках и умилений над пушистыми котятами, вы ошибаетесь. Девица со знанием дела рассуждала о рыцарских турнирах («трах — и начисто снес ему башку!»), казнях («если дергать за жилки, то пальцы на руке сжимаются и разжимаются!..») и спиртных напитках («…болела два дня, наблевала, наверное, целый таз — представляешь?..»). Весь этот поток слов она щедро сдабривала лексиконом деревенского кузнеца, уронившего раскаленную железяку себе на ногу.

Принцесса была труслива. Если в ее покои случайно забредала мышь, об этом немедленно узнавал весь замок — так она вопила. Обычная лягушка, которую деревенские девчонки не задумываясь пинком посылают за пределы видимости, приводила ее в ужас, и тогда от ее визга листья с деревьев так и сыпались.

Одним словом, какой бы порок вы ни вспомнили, можете не сомневаться — у принцессы он был.

Справедливости ради стоит заметить, что было у нее и одно достоинство — она была красива. Нет, не просто красива — красивых девушек на свете немало, и я — уж поверьте старому дракону! — разбираюсь в этом вопросе. Даже среди красавиц принцесса смотрелась как пышная роза среди полевых ромашек.

Ее розовое личико никогда не знало ни веснушек, ни прыщей, несмотря на то, что вечно было перемазано чем-то сладким и липким. Волосы, мыть которые она отваживалась едва ли чаще одного раза в две недели, рассыпались по ее плечам роскошными волнами льняного цвета. Шоколады и варенья, которыми она пичкала себя с утра до вечера, не портили ей ни зубы, ни фигуру. Честно признаюсь, если забыть об эстетической стороне дела, полные девушки мне нравятся больше тощих. Шоколад делает круглее и мягче те места, которым положено быть круглыми и мягкими, и при этом совершенно не ухудшает вкусовых качеств…

Отвлекся. Так вот, насколько испорченна и капризна была принцесса внутри, настолько же хороша и привлекательна она была снаружи. Разумеется, стоило ей открыть рот и сказать хоть слово, как все очарование рассеивалось.

И вот это милое дитя в один прекрасный день перешло под мою опеку.

— Ты ведь меня понимаешь, не так ли? — сказал мне папаша-король. — Условия обычные: ты держишь принцессу в плену десять лет. Если за это время ни один рыцарь не сумеет ее спасти, я забираю ее домой, а ты получаешь свою плату. Сторожевое заклятие не позволит тебе причинить вред принцессе или бросить ее одну и смыться. Ну, конечно, если кто-нибудь тебя победит…

— Правила я знаю, — прервал его я. — Не волнуйся, не впервой. Я, между прочим, восьмерых принцесс в плену держал, знаю, что к чему. Рыцарей и принцев сожрал да огнем пожег — сотни две, наверное. Про оруженосцев и лошадей уж позволь умолчать. Так что можешь не сомневаться, никто твою принцессу не спасет.

Старикашка побледнел немного — он, понятно, полагал, что уж какой-нибудь рыцаришка, да победит меня. Не первый, так второй; не второй, так двадцать второй. Ему, разумеется, на рыцарей было наплевать, просто жалко было расставаться со второй половиной вознаграждения.

Но отступать было поздно — сделка есть сделка. Я тотчас отбыл в старый монастырь и стал дожидаться, когда привезут мою пленницу.

Монастырь — это, впрочем, громко сказано. Старым и заброшенным он был уже лет двести назад. Теперь же от него остались три стены, две угловых башни, маленькая часовня без крыши да удивительно хорошо сохранившееся отхожее место, стены которого были испещрены изречениями и рисунками далеко не богословского содержания. Не знаю точно, по какой причине монахи покинули сию скромную обитель, но, как я слышал, это случилось, когда до епископа тех мест дошел слух, что монастырь посещают дьяволицы в образе юных пастушек из соседней деревни. Краткое расследование показало, что власть сатаны в этих краях необычайно сильна; монахи, чьим единственным оружием против соблазна была горячая молитва, не могли сопротивляться ей. Посему было решено монахов отправить миссионерами к африканским дикарям, дабы приобщить последних к святой вере Христовой, а чтобы не дать дьяволу снова овладеть помыслами благочестивых мужей, их оскопили.

Одна из угловых башен — та, на крыше которой еще осталось немного черепицы — была более или менее пригодна для жизни. Во всяком случае, так считали двое бродяг, устроившихся там на ночлег. Увидев, как я вхожу во внутренний двор монастыря, они поспешили освободить помещение, что было, несомненно, очень любезно с их стороны. Они так торопились, что не стали даже спускаться по лестнице, а просто выпрыгнули в окно башни. Один сломал ногу, а другой, кажется, получил сотрясение мозга. Я вообще-то не собирался их есть, но тут уж просто расчувствовался донельзя: не могу смотреть, как люди мучаются.

В общем, развалины монастыря показались мне вполне подходящим местом для содержания принцессы. Следующие два дня я был занят фортификацией этих живописных руин: углубил ров, давно уже пересохший и заросший травой; судя по всему, окрестным жителям он служил мусорной свалкой — столько в нем было сломанных колес от телег, черепков от посуды и собачьих скелетов. Чтобы наполнить ров водой, пришлось прорыть небольшой канал от реки.

Обрушившаяся крепостная стена была существенным недостатком монастыря; можно сказать даже, что ее отсутствие сводило на нет всю пользу от остальных трех стен. В ближайшем лесу я наломал несколько сотен деревьев и свалил их огромной беспорядочной кучей вдоль недостающей стены. Молодой юркий пастушок, возможно, сумел бы пробраться через этот бурелом, не получив растяжения связок и не свернув себе шею. Но рыцарь в тяжелых доспехах, который достигает пределов своей ловкости, забираясь в пьяном виде на собственную кровать, проникнуть в монастырь этим путем уже не смог бы.

В стенах жилой, северной башни было несколько узких окошек и две двери: одна из них выходила во внутренний двор, другая — на стену. Нижнюю дверь я завалил несколькими каменными плитами. Выходить из башни принцессе не полагалось, а для рыцарей это создавало дополнительные проблемы. Таким образом, проникнуть в башню теперь можно было лишь с крепостной стены; на крепостную же стену вела лишь одна лестница — внутри восточной башни; но в ней я собирался устроить свое собственное логово. Так что, кто бы ни попытался проникнуть к принцессе в северную башню, а равно и выйти из нее на свободу, неминуемо попадал бы сначала ко мне.

Стратегия, господа! Да-с, стратегия — великая вещь! Нет ничего приятнее, чем устроить другому засаду, а потом из укромного места смотреть, как этот глупец идет прямехонько к ней, опрометчиво полагая, что все продумал. Безмозглые рыцари и еще более безмозглые принцы, полагающие, что жизнь похожа на сказку, где таким дуболомам, как они, все удается без труда, топают, лязгая доспехами, и надрывают глотку. Они требуют, чтобы я вышел и сразился с ними, причем советуют не испытывать их терпения. Ну, не глупо ли?.. Как можно надеяться убить трехфутовым кусочком железа, который они с гордостью называют фамильным мечом, пятидесятифутового дракона, дышащего огнем и серой?

Бывают и немного умнее. Эти крадутся ночью, в кромешной тьме, полагая, очевидно, что если они ничего не видят, то и я ничего не вижу. Они неосторожно наступают на сухие ветки, хрустящие под их ногами, но все равно идут вперед, ругаясь громким шепотом и в душе рассчитывая, что я спишу все эти звуки на лесных зверей. Потом они спотыкаются о камень, падают лицом вниз, издавая при этом звук, похожий на пустую кастрюлю, и неожиданно убеждаются, что прямо перед их носом валяется, скаля зубы, человеческий череп. Некоторые из них начинают кричать сразу, некоторые — через несколько секунд, но кричать начинают все. Они вскакивают на ноги, начисто позабыв о конспирации, кидаются к выходу — и, разумеется, обнаруживают там меня. До последней секунды они бывают убеждены, что виной всему — неудачное стечение обстоятельств; никому и в голову не приходит, что весь этот спектакль был тщательно спланирован и продуман до мелочей. Разумеется, сухие ветки не валяются просто так на тропинках, вдоль которых нет деревьев; камень и череп тоже были положены с таким расчетом, чтобы произвести наибольшее впечатление. Обстоятельства? Нет, господа. Стратегия!

На третий день к полудню у стен монастыря остановилась карета. Ее высочество вышли не раньше, чем перед дверцей кареты расстелили расшитый золотом коврик. Я наблюдал за происходящим с крепостной стены, и, насколько смог понять, принцессу удивило отсутствие почетного караула и ковровой дорожки, ведущей от подъезда непосредственно в опочивальню.

Следом за принцессой из кареты появились две фрейлины — юные беззаботные дурочки, завернутые в тонкие шелка с оборками и кружевами; в руках каждая из них держала зонтик и веер. Обе беспрерывно хохотали; правда, увидев монастырь и меня, они немного притихли и погрустнели. Перспектива провести десять лет взаперти под охраной дракона может расстроить даже самого жизнерадостного оптимиста.

— Это и есть д-д-дракон? — спросила одна из фрейлин, в голубом платье, обращаясь к своей подруге.

Боюсь, это я виной тому, что несчастная девица начала заикаться. Некоторые не слишком обремененные щепетильностью драконы время от времени дают мне понять, что я слишком мало слежу за своей внешностью.

Тем временем к монастырю начали подтягиваться телеги обоза. С обозом приехали кухарка, прачка, три служанки, шесть мешков муки, триста фунтов сушеного гороха, воз платьев, укомплектованный пожилой гардеробщицей, королевская кровать, а также любимый попугай принцессы в золоченой клетке.

Принцесса, не решаясь сойти с коврика на пыльную траву, отдавала указания.

— Составьте эти корзины здесь. Осторожнее, вы, растяпы! Не уроните их, там же мои платья! Мэри-Энн, принеси веер! Пошевеливайся, курица, он в карете, на скамье!.. Кучер! Что ты стоишь, как истукан — ты разве не видишь, как тут ветрено? Подай мне мантию!..

Наконец, когда все вещи были разгружены, я спустился вниз и перетащил в башню сначала вещи и съестные припасы, а затем, одну за другой, прислугу и фрейлин. Некоторые думают, будто возить на спине девиц — занятие неблагодарное и тяжелое. Они-де так визжат, что уши закладывает, и совершенно не заботятся о том, чтобы удержаться на вашей спине, даже пролетая над открытым морем на высоте трехсот футов. Не спорю, бывают, конечно, неприятности — особенно если девица только что плотно поужинала. Но, право же, многие драконы просто привирают, рассказывая о таких случаях. На самом деле эти дурехи настолько обмирают от страха, что самое сложное — это заставить их отпустить вашу шею после того, как они доставлены к месту назначения. Особенно долго пришлось повозиться с кухаркой — если бы я не пообещал ей, что откушу руки, она бы сидела у меня на шее по сей день.

Принцесса перенесла путешествие по воздуху удивительно спокойно. Если не обращать внимания на то, что она пыталась доказать мне, что я неправильно летаю, и обещала пожаловаться папеньке, если я уроню ее, то я бы сказал, что это была самая спокойная пассажирка. Спрыгнув с моей спины на крепостную стену, она махнула мне рукой в царственном жесте, и сказав: «Вы свободны», удалилась в башню. Вскоре до меня донесся ее визг и крики фрейлин — как выяснилось, спальня принцессы все еще не была готова к ее появлению, на окнах не было занавесок, а на окне не стояли свежие цветы.

Так состоялось мое первое знакомство с ее высочеством. Не могу сказать, что она совсем не произвела на меня впечатления — скорее даже, наоборот. Принцесса была совсем не похожа на тех принцесс, что я знавал в былое время. Большинство из них были глупы, и все без исключения любили покомандовать; но в данном случае имело место нечто уникальное. Поэтому я решил забраться в свою башню и поразмыслить на досуге. Люблю, знаете, пофилософствовать. Сядешь, бывало, где-нибудь в тиши, в спокойной обстановке, на тенечке — а еще лучше в каком-нибудь мрачном подземелье, где ничто не отвлекает от размышлений, и философствуешь. Ржавые цепи, свисающие с потолка, тихонько позвякивают, покачиваясь от твоего дыхания, а ты знай себе ковыряешь в зубах обломком берцовой кости, и рассматриваешь пылинки, крутящиеся в тонком лучике лунного света. И размышляешь…

Простите, я опять отвлекся. К старости я становлюсь болтлив. Просто остановите меня в следующий раз, не стесняйтесь. На чем я там остановился?..

Да-с… Месяца через три-четыре к монастырю потянулись рыцари. Сначала по одному, по два в месяц; потом начали приходить каждую неделю. Как мне позже рассказали, король самолично распустил слух, что страшный дракон (я, то есть) похитил его прекрасную дочку. Кто ее спасет, тому, дескать, и принцессу в жены, и полцарства… Портрет доченьки развесили в каждом кабаке — с таким расчетом, чтобы как можно больше рыцарей его увидали. Сказки о драконах и прекрасных принцессах снова вошли в моду. Сказки-то эти всегда заканчивались хорошо — для принцесс и их спасителей. Дракона побеждали, принцесса заключала своего спасителя в объятия, и с тех пор их биография становилась скудна на события. В жизни же дела обстояли не в пользу рыцарей. Первые два-три года они меня забавляли: приятно вспомнить молодость, знаете ли. Да, годы идут, а рыцари все те же — либо зеленые самоуверенные юнцы в дешевых латах, считающие, что энтузиазм с успехом заменит им владение мечом, либо набравшие опыта в турнирах и крестовых походах тридцатилетние бездельники, которым не столько нужна рука принцессы и даже половина королевства, сколько слава и почести. Как первым, так и вторым абсолютно наплевать на тот факт, что они не знакомы с принцессой лично.

А зря! В среднем раз в неделю она закатывала первосортный скандал, с разбиванием посуды и выбрасыванием спальных принадлежностей в окно. Когда это случилось в первый раз, я решил было, что какой-то не в меру ретивый принц забрался-таки в башню и теперь лишает чести всех девиц без разбору. Однако дело было всего лишь в том, что утром в открытое окно принцессы влетел не соловей, как она того ожидала, а здоровенная ворона, разбудившая ее пронзительным карканьем.

Помимо этого принцесса считала прямо таки своим долгом устраивать мелкие скандалы, ссоры с фрейлинами и служанками, капризничать и заливаться слезами как минимум раз в сутки. Без этого она, как я полагаю, не чувствовала себя вполне счастливой. Отчасти я ее понимаю: посидите-ка в закрытой башне день за днем, месяц за месяцем, в то время как почти под самыми окнами деревенские девчонки бегают босиком по зеленому лугу и плетут венки из цветов!.. Продолжение здесь: Рыцарь, дракон и ее высочество (окончание)